Я надеюсь, что он не причастен к инциденту в Килдерри-парк. (Я так плакала, когда услышала.) Конечно, если мне жить с принятыми решениями, полагаю, я должна заботиться о вопросах, на которые предпочитаю не знать ответа.
Всегда твоя, Ш.Г.
Ангел
Девственница положила аппликатор на полку, сполоснула руки и села на край ванны, ожидая. Не ответа; ответ она знала. Тест был для них, для доказательства, в котором, как она знала, они нуждаются. Или, по крайней мере, для определенной степени доказательства, чтобы быть уверенной, что разговор начнется.
Свяжитесь с вашим доктором, если получили неожиданный результат, говорилось на коробке. Это было одним способом все уладить.
Девственница посмотрела в окошко аппликатора. Она не боялась, а тем более, когда вспомнила, как светился нимб над его головой, сияющий не просто золотом, но всеми цветами мерцающего света. Она поднялась, глубоко вдохнула, надув живот, и, задержав дыхание, погладила руками сверхъестественную округлость, оставшиеся угли его идеального света внутри нее.
* * *
Оливия Годфри встретилась с Доктором Норманом Годфри в баре отеля Пенроуз в следующий полдень. Оливия была отталкивающе красивой женщиной неопределенного возраста. Она носила белый брючный костюм, с равнодушием Старого Света, что День Труда прошел уже неделю назад, с головным платком обрамляющим черные волосы и солнцезащитные очки «Джеки О». Она потягивала мартини. Доктор Годфри, статный человек среднего возраста с преждевременно седеющими волосами и бородой, и глазами, при обычных обстоятельствах блестевших великодушием: это было результатом сочетания черт его характера – глубочайшей доброты и практически полного отсутствия смирения. Но сейчас обстоятельства не были обычными, и его зрачки выражали целеустремленность, зеленые глаза Годфри стреляли вокруг, как при замедленной съемке. Когда он прибыл, она поставила ему скотч на барную стойку, что было им проигнорировано.
– Что ты за это хочешь? – спросил он.
– Хотя бы «Спасибо, Оливия», – сказала она своим аккуратным британским акцентом с крупицами континентального. В свое время она была актрисой в каких-то лицеях, и даже в момент крайней импровизации ее слова окутывало кольцо былого мастерства.
Он ровно посмотрел на нее. Ее самообладание было впечатляющим.
– Не думай, отвечай. Была ли ты или этот ходячий комплекс Бога как-то причастны?
– Ради всего святого, Норман, тебе на самом деле нужно быть чуть более конкретнее, – ответила она.
– Лита беременна, – промолвил он.
– О, – Ее губы вытянулись в идеальную форму этого звука. – Что ж, думаю, ты понимаешь, что я физически не способна на такое, а Йоханн, мы оба прекрасно знаем – его… наклонности несколько другого толка.
– Я тут, блядь, не шутки шучу, – выпалил он. Бармен оглянулся на них.
– Сбавь тон, – сказала она. – Сядь. – Она указала на стул рядом с ней. Давай, Давай.
Он сел: – Оставь сейчас же этот покровительственный тон, – сказал он.
– Что ж, ты должен признать – это довольно удивительное обвинение.
– Мы не разбираем степень обвинения. Прямо сейчас это просто вопрос, и ты дашь мне на него прямой ответ.
– Нет, Норман, я к этому не причастна, – сказала она. – Ни, как я знаю, доктор Прайс, и откровенно, то, что ты сейчас спрашиваешь, выходило бы за рамки возмутительности, если бы было хоть на йоту менее мистическим.
Он наклонил свой стакан сначала в одну сторону, затем в другую, глядя как ликер доходит до каждого из краев.
Ее тон снова став деликатным: – Тебе не приходило в голову, что, возможно… она не особо жаждет делиться со своим отцом спецификой обстоятельств зачатия?
Он поставил стакан, постучал по нему пальцем и горько усмехнулся. – Не желает? Нет. Такого нет, – сказал он.
Она взглянула на него.
– Она говорит, что все еще девственница, – сказал Годфри.
Она молчала. Он ответил на ее молчание.
– Она говорит, – продолжил Годфри, – это был ангел.
Она молчала.
– Она говорит, он посетил ее летом, и она не говорила ничего до сих пор, потому что не хотела, чтобы мы не приняли все в искаженном виде – это ее слова, – но она почувствовала, пришло время когда ей понадобилась наша помощь с… ребенком. И она взяла тест на беременность, так что ее положение точно не галлюцинации.
– У нее есть парень? – спросила она.
– В последнее время никого.
– Она ходила в церковь?
– Когда это кто-то из нашей семьи посещал церковь, если только никто не умер?
– А каково твое… профессиональное мнение?
Он взглянул на нее. Действительно ли она спросила.
– Изнасилование – сказал он. – Она была изнасилована, и ее разум отвергает этот факт с помощью фантазии. Клинический термин для таких случаев – психогенная амнезия.
– Ты говорил с полицией?
– О чем? О своих подозрениях, что что-то произошло прошлым летом, чего она даже не подтвердит? Моя единственная надежда надеяться разговорить ее и все выяснить.
Ее брови поднялись: – Думаешь, так будет лучше?
– Попытка противопоставить ее убеждению, что ребенок, которого она носит в свои семнадцать, – есть продукт непорочного зачатия, и что в любую минуту на поверхность всплывут реальные события, после того как бесповоротное решение будет принято?
Она кивнула.
– А теперь, могу я спросить? Что могло натолкнуть тебя на мысль, о моем участии в этом?
Он изучал свое отражение, в настенном зеркале бара. Он обнаружил, что когда его волосы, подкрепленные аккуратной бородкой, начали седеть, на него легла печать определенной архетипической авторитетности: у меня все под контролем. На самом деле, он не мог найти разумного объяснения, почему он здесь. Прошлой ночью его плачущая жена вышла из комнаты, оставив его сидеть, и его дочь протянула к нему руку через стол с изяществом рассвета, и в этот момент, когда больше не осталось ничего рационального, у него появилось предчувствие. Мрачно и смутно с дерзким апломбом на любую рациональность, он ощутил влияние Оливии во всем этом. И это чувство, должно признать, не находилось под его контролем. Он не было разумнее объяснений его дочери. Оно делало его бороду лживой. Но независимо от абсурдности его интуиции, беспомощной попытки озвучить ее, он понимал теперь правдивость и уродство маленькой функции этой бороды. Она давала ему что-то для ответного удара.
– Потому что я, блядь, не имею ни малейшего понятия, на что ты можешь быть способна, боясь потерять меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});